Advertising on the Telegram channel «MOM Dad Lovers | HD Status ❤️💯»

Хотела про другое, но это прям чудесная новость. Я вообще всегда радуюсь, когда современные молодые писатели попадают в фокус театральных режиссёров. А Дима Крестьянкин – это лучшее, что могло произойти в театре с повестью про мальчика, который после потери мамы пытается справиться с травмой при помощи вымышленного супергероя.

"ДРАМ.ПЛОЩАДКА", кстати, самый молодой государственный театр Петербурга, созданный выпускниками мастерской Сергея Бызгу [он же худрук]. Ребят очень полюбили ещё за студенческие постановки, очень любят и сейчас.

Даты премьерных спектаклей тоже анонсировали вот только что: 21 и 22 ноября. Ловите билеты на старте продаж.

Пока одни театры ждут, другие заняты делом.

Говорил же, рано или поздно дагестанцы где-то что-то показывают.

О, театры всей страны, давайте делать всякие крутые вещи, жиесть.

PS подтверждаю, на 99% вопрос с постановкой в Питере решен.

«Бегемот-невидимка», Томский ТЮЗ,  реж. Роман Каганович

Вы не спрашивали, как меня занесло на детский спектакль [6+], но я вам расскажу. Всё очень просто: его поставил один из моих самых-самых любимых театральных режиссёров [второй, кстати, тот, который был постом выше], которому сейчас не очень дают работать [а что случилось]. Тут ещё важно понимать вот что. Например, Дима Крестьянкин – это чистейший свет и любовь, и у него в бэкграунде куча спектаклей с детьми и подростками [проект «Театральный дом» фонда «Подари мне крылья]», для них и про них. А Каганович в каждой своей работе вытаскивает из себя, из вас, из мира весь мрак, который там существует. Есть даже старенький мем «ненавижу Кагановича», родившийся из названия рецензии на один из его спектаклей. Да, там тоже всегда есть свет. Но, чтобы его найти, нужно сначала погрузиться в самую густую тьму. И вот этот человек поставил детский спектакль про бегемота. Теперь вы тоже примерно понимаете, почему я его смотрела – все шаблоны должны быть разорваны.

Сюжет простой. Мальчик Гоша живёт с мамой, которая постоянно занята. Чувствуя себя очень одиноким, он приглашает домой бегемота. Бегемот сначала смешно перелезает через забор, потом смешно бежит за машиной, смешно купается в ванне и смешно играет с Гошей. В конце бегемот наконец-то встречается с мамой, которая продолжительное время смешно его не замечала в обычной городской квартире, и не очень смешно даёт ей по шапке за вопиющую невнимательность к сыну. Мама всё осознаёт. Хэппи энд.

Я не большой, конечно, специалист по детским спектаклям, но, подкрепив свои ощущения реакцией зала и заслуженным постановкой призом зрительских симпатий на «Арлекине», скажу, что это очень хорошо. Здесь яркие декорации, много шуток, понятных детям и адекватных для родителей, хороший темпо-ритм и интерактив, не дающий заскучать целевой аудитории. Перформанс Игоря Савиных (Бегемот) под «I Was Made For Lovin' You» – это вообще три минуты чистого [и немного мокрого, потому что зрителей тоже слегка поливают из душа] удовольствия. Вместе с этим на больших экранах развернётся напряжённая сцена обретения свободы­ – двойник аналогичного эпизода из взрослого спектакля Кагановича «Исход», из ванны с завидным упорством будет выныривать жёлтая резиновая уточка, а сопутствовать этому всему будет фоновое удивление, как, оказывается, просто не заметить в комнате бегемота в ситуации, когда мир слетел с катушек.  

Для детей «Бегемот-невидимка» станет чудесным праздником непослушания. Для взрослых – хорошим поводом замедлиться, подрегулировать work-life balance и вспомнить, как важно не только смотреть, но и видеть, не только слушать, но и слышать. Опционально – задуматься, что будет, когда не замечать бегемота станет невозможно.

Вчера вручили Российскую национальную театральную премию «Арлекин». Приз за лучший спектакль для детей и подростков получил «Как я стал художником» Дмитрия Максименкова и Дмитрия Мышкина для московского Театра Наций. А я посмотрела в рамках фестиваля «Бегемота-невидимку» Романа Кагановича для Томского ТЮЗа, «Биографию из леса» Владислава Тутака для Тюменского БДТ и «Перевал» Дмитрия Крестьянкина для Няганского ТЮЗа. Ожидание: смотрю детские спектакли про бегемотика, оленёнка и ещё что-то по Киру Булычёву, умиляюсь и радуюсь. Реальность: приближается катастрофа триеровского масштаба, рожать детей в этот мир невыносимо страшно, мы все живём в одной комнате с бегемотом и старательно делаем вид, что его не
существует [и речь вообще не про жирненькое животное из зоопарка]. Хотела написать по паре слов об этих трёх постановках, но коротко опять не получилось. Поэтому – про каждую отдельно. И они того стоят.

«Перевал», Няганский ТЮЗ, реж. Дмитрий Крестьянкин

Очень завидовала подруге из Нягани, когда Дима поставил у них спектакль по роману Кира Булычёва «Посёлок», а у нас не поставил. По сюжету, в горах на неизвестной планете терпит крушение космический корабль. Команда, спасаясь от радиации, спускается в долину, налаживает там быт. Дети, выросшие в новых диких условиях, ничего не знают о прежней жизни на Земле, их приоритетом становится выживание, основными занятиями – охота и собирательство. Восприятие взрослых тоже разнится: одни считают, что обязательно нужно передавать накопленные знания и память о прежнем мире, другие думают, что новому поколению это уже не пригодится, кусок хлеба нужнее абстрактных ананасов и нет ничего страшного в том, что без знания своей истории общество скоро подчинится праву сильного. Но дела в посёлке идут всё хуже, и трое подростков вместе с наставником отправляются в опасный поход через перевал к месту аварии, чтобы раздобыть припасов и попробовать отправить сигнал домой.

Даже если бы я читала в детстве «Посёлок», вряд ли запомнила его так – как жуткую историю об одномоментно потерянной жизни [боюсь представить, что бы вскрылось, поставь Дима «Приключения Алисы»]. В новом мире можно или приспособиться, потеряв самую свою суть, или прослыть смешным идеалистом, изрекающим лишённые прикладного смысла максимы. Забавная манера давать неизвестным вещам имена оставшихся в прошлой жизни предметов, вызывает какую-то оруэлловскую тревогу [эффект усиливается музыкой и постановкой света]. Но самый сильный страх проявляется в мысли о детях, родившихся в чуждом тебе мире,
которые воспринимают этот симулякр нормальной жизни как дом, называют грибами синие шары, а шакалами – каких-то непонятных пресмыкающихся. Вопрос о том, можно ли передать этим детям свою память и своё знание, находясь под давлением альтернативной реальности – мой главный триггер в «Перевале».

Пробираясь в полумраке через переплетения разномастных шлангов, напоминающих то корни деревьев, то клубок змей [или, может, шакалов], герои преодолевают путь к спасительной цели и путь к своему взрослению. Театр теней, развернувшийся за их спинами, в конце распахнётся пространством космического корабля, наполненным артефактами незнакомой жизни. Спектакль охватывает только первую часть романа, поэтому заканчивается он фигурой умолчания. Звучит мысленный рефрен, как в «Побеге из Шоушенка»: я надеюсь, я надеюсь, я надеюсь. Что они смогут вернуться в посёлок, что смогут разобраться в найденных книгах и починить передатчик, что преодолеют изоляцию от остального человечества и снова станут его частью.

Главный герой находит на заброшенном корабле красные туфли матери и забирает их с собой, хотя они стали слишком узкими для
её разбитых старых ног. Как такой же символ прежней жизни, которая должна когда-нибудь вернуться, я храню билет на отменённый концерт одного дважды отменённого
исполнителя. Мне обещали, что однажды он станет ключом. Дима Крестьянкин уверяет, что этот ключ я обязательно смогу использовать по назначению. Не верить ему – абсолютно нереально. Особенно, когда лучи света прорезают мрак сцены и радужными зайчиками начинают играть в свернувшихся проводах.

Возможно, самообман, но это всё, что у нас есть. Надежда, что наша память о нормальности когда-то пригодится. Что словам вернутся их первоначальные значения. Что разрозненные воспоминания из прошлого получится пересобрать в счастливое будущее. Что удастся прорастить в детях, родившихся уже в сдвинувшемся и одичавшем мире, знание о том, что значит быть человеком.

«Саспыга», Карина Шаинян

Горный Алтай. От конной группы туристов отбилась девушка Ася. За ней решает вернуться девушка Катя, которая ходила в поход поваром и даже рада немного побыть в одиночестве. Догнав девушку Асю, девушка Катя понимает, что туристка совсем не хотела, чтобы её находили и возвращали. Осознав, что уговоры бессмысленны, Катерина решает сопровождать Асю, пока той не надоест шататься по горам. Тем более, должен же кто-то подкармливать странненькую горожанку. В процессе они немного теряются, но Катя уверена, что их быстро найдут. Как ни странно, искать их никто особо не собирается. Более того, про них все будто забыли. А когда вспомнили, немного удивились, что девушки где-то скачут на конях, которых несколько лет назад задрали волки.

Основной жанр «Саспыги» я бы определила как мистический сурвайвал хоррор. Писательница прекрасно работает со сказочным и потусторонним, подселяя в пространство алтайской мифологии самоизобретённое титульное чудище. «Все байки, которые рассказывают туристам, придумали в восьмидесятых инструктора турбазы «Катунь», – пишет Шаинян и сама выступает таким инструктором. Кому, как не ей, десяток лет ходившей в конные походы, суметь вписать в его сказочно-суровые пейзажи рождённый новым временем морок. Близкое знакомство с Алтаем помогает и создать объёмную – даже не 3D, а 5D – картину местности, где оживают все запахи, звуки и вкусы, где цвета видны через кристально чистые линзы, где осязаемы все фактуры. Мучнисто-сладкие луковицы саранки, душистый чабрец и липкая смородина, отливающие медью конские шкуры, розовые кисти бадана на колком можжевеловом ковре, хрусткий воздух, фиалковое небо и гроза, разносящаяся по нему горловым пением огромного кайчи. Выпуклый реализм и мистическая его изнанка одинаково хорошо удаются автору, перемещение между ними бесшовно, незаметно для читателя. Точно так же героини не замечают своего перехода в другое измерение.

Путешествие по землям мёртвых сквозь холод, туман, снежный буран, надоедливых мертвецов, заваривающих тебе на завтрак какао с зефирками, спуски по звериным тропам, через горные реки и дикие заросли сопровождается незримым присутствием таинственной саспыги – неведомого полузверя, полуптицы, настолько ужасной, что ни в коем случае нельзя смотреть на её голову. Описание саспыги не поддается словам, в ареале её обитания творится всякая дичь, но мясо её обладает волшебным
свойством – дарует то ли удачу, то ли утоление всех печалей.

Граница между мирами здесь мерцающая, хотя при её пересечении приходиться отдавать дань: словами, историями. Книгами. Куклой для говорения, вговаривания себя в мир. Героини пересекают алтайскую Лету, отдавая ей свои истории, заходят на территорию забвения. Но как будто они отказались от слов, попытки вписать себяв мир ещё раньше. Ася прямо поговаривает, как, работая корректором, однажды почувствовала, что слова бесполезны, исправить ничего нельзя и весна всё никак не наступает. О Кате мы ничего не знаем. Только то, что однажды она приехала на Алтай туристкой и вот уже лет двадцать возвращается каждое лето. Бежит отчего-то неизвестного туда, где дикая природа и ни к чему не обязывающая болтовня у костра. Но жизнь должна свидетельствовать себя словами – даже в длящемся годами феврале. Даже – когда это кажется бессмысленным.

Отказ от своей самости, от важности своего существования равносилен принесению себя в жертву грубой силе, варварству почуявшей кровь толпы. Недопущение этого кажется
не менее важным, чем способность самому не стать частью толпы, противостоять манящему запаху самого вкусного на свете саспыжьего мяса, отведав которое можно избавиться от всех печалей. Печалей, которые неизбежно притягивает совесть, вшитый в сознание категорический императив. Казалось бы, такая простая мысль: нужно всегда оставаться человеком. Но чёрт его знает, сколько ещё придётся рассказать историй, чтобы её донести.

P.S. Но самое нервное и напряженное среди всех испытаний дикой природой, мистической изнанкой Алтая и муками совести –это, конечно, следить за тем, хватит ли героине в её невольном путешествии пачки сигарет.

«Переходный возраст» Фила Барантини vs
«Инцелы. Как девственники становятся террористами» Стефана Краковски (часть 1)

Посмотрела «Переходный возраст» сразу, как только он вышел. Не особо впечатлилась, но зафиксировала для себя несколько моментов. Съёмка одним кадром – это в большой степени пижонство, а здесь ещё и утомительное. Будь сериал российским, я бы подумала, что его проспонсировал Роскомнадзор, потому что слишком опасное место этот ваш Интернет: кругом иноагенты [некоторые без плашек], грумеры, а теперь вот ещё
девственники-террористы. Либо фота раком, либо нож под рёбра. Либо/либо. Вход, очевидно, должен быть строго 18+ и по паспортам. Параллельно вспомнился один из моих любимых фильмов – «Что-то не так с Кевином» Линн Рэмси. Пятнадцать лет назад режиссёрка, если сильно упрощать, пришла к выводу: «что выросло, то выросло», «идеальных матерей не бывает», «природа зла непознаваема». Барантини и Грэм возражают: следить за детьми нужно, а то понаставят разноцветных сердечек в запрещённых соцсетях, а вы и не в курсе. А раз не уследили, значит, плохо старались, нужно лучше.

И, конечно, я не могла не остановиться на проблеме инцелов. Если бы не лавина хайпа, захлестнувшего сериал, внутри себя я продолжала бы воспринимать людей, живущих в недобровольном целибате [«involuntary celibates»], как разлетевшиеся по твиттеру осколки Мужского государства [признано экстремисткой организацией] и упоротых адептов вагинокапитализма Алексея Поднебесного. Но тут захотелось разобраться, и на помощь пришел Стефан Краковски – шведский психиатр, несколько лет изучавший феномен инцелов и интервьюировавший некоторых из них.

«Переходныйвозраст» Фила Барантини vs
«Инцелы.Как девственники становятся террористами» Стефана Краковски (часть 2)

Первое, на что я обратила внимание в книге – это сложность входа в сообщество. Краковски сумел зарегистрироваться на специализированном форуме со второй попытки, после чего его сразу же спалили как самозванца и чуть не забанили. Это связано с тем, что большинство инцелов – глубоко травмированные одинокие люди, охраняющие свои переживания от мира. Это отличает их от правых радикалов, стремящихся популяризировать свои идеи, в том числе женоненавистнические.

Эти группы могут пересекаться, смешиваться с националистами, расистами, гомофобами, подпитываться различными теориями заговора. На их стыке могут появляться террористы-одиночки, такие как Эллиот Роджер или Алек Минасян. Но речь тут всё-таки о частных случаях [подтверждено источником Краковски в Шведской службе национальной безопасности]. Автор акцентирует на этом внимание уже во вступлении к своей книге: «Вокруг таких мужчин существует множество предрассудков: их часто изображают как сборище фанатичных женоненавистников или потенциальных террористов. Такой кликбейтный нарратив, несомненно, привлекает внимание, но имеет мало общего с реальностью».

Забавно, конечно, что именно этот кликбейт вынесен им самим в заглавие. Хотя без рассмотрения нескольких кейсов крайнего проявления ненависти к женщинам книга тоже не была бы полной. Но из общения с одинокими мужчинами Краковски сделал
вывод, что далеко не все они негативно относятся к женщинам, несмотря на достаточно враждебные высказывания некоторых и характерное возложение вины за отсутствие у них секса на представительниц противоположного пола. Ненависть большинства направлена на себя, и опасность самоубийства среди них гораздо выше, чем риск проявления ими агрессии вовне. Много внимания в книге уделяется беседам с людьми, идентифицирующими себя как инцелы. Эти люди одиноки в принципе, зачастую их круг общения ограничивается семьёй. Часто в процессе таких бесед оказывается, что наравне с навязчивыми установками сообщества о невозможности завести отношения мужчине с непривлекательной внешностью, помехи в общении создают, например, заболевания аутического спектра.

Любопытнее всего в книге Краковски представлено исследование инцелов как частной проблемы общего кризиса маскулинности. Он начинает с того, что ещё в школе хорошая успеваемость –это может быть не круто для мальчика, иллюстрирует на графиках,
как в Швеции растёт пропорция женщин с высшим образованием по отношению к мужчинам, отмечает, как вообще увеличилась доля работающих и занимающих высокие должности женщин. Это не какие-то резкие скачки, но глобально тенденция такова, что социальная активность и финансовая независимость женщин растут, при этом гендерная установка на поиск более успешных мужчин остаётся прежней. Количество подходящих партнёров для образованной обеспеченной женщины снижается. Становится большим число женщин, решающих родить ребёнка без мужа. Пропорционально увеличивается количество мало зарабатывающих мужчин, которые не могут завести семью и детей.

Короче говоря, инцелы отдельно «Переходный возраст» отдельно. Инцел может быть мизогином, а может не быть. Мизогин может быть инцелом, а может не быть. А ещё инцелом [фемцелом] может быть женщина [не все мужчины-инцелы согласны], потому что это всё больше про одиночество, чем про секс по талонам. Женщина, к тому же, может быть мизогинкой. Единственное, что можно, наверное, посчитать за факт – это то, что мир офигеть как поменялся, а этика гендерных взаимоотношений и понимание, как быть сейчас мужчиной [или женщиной], за ним не успели.

* впрочем, правительство Великобритании после выхода «Переходного возраста» пообещало всему научить ещё в школе. Что, конечно, очень круто. Жаль, что в нашей стране другие разговоры о важном.